Яхья Фатхи → Комментарии
Кладбище Грёз — 3 декабря 2023
0
Которые каникулы подряд вели себя бессовестно и не оправдывали яхьиных ожиданий. А у него ведь были такие простые и понятные надежды: вдали от суеты школьных занятий, шума в Большом зале, снования чернильных скарабеев в ворохе бумаг, похоронивших уже под собой стол главного редактора «Оракула», сам этот главный редактор рассчитывал всего лишь запереться в комнате и похоронить уже себя под египтологическими трудами, историческими заметками, описаниями раскопок, фотографиями с раскопок и — и далее по списку. Всё, на что он рассчитывал на каникулах, это написание лекций.

И которые каникулы подряд, только переступая порог лавки зельевара, он с ходу вовлекался в уже её суетливую жизнь.

Чем старше он становился, тем сильнее росла уверенность Густава Блишвика, что это — его каникулы. Отпуск, точнее. Хотя по его словам — командировка. Ворча на стариковском, вручая внуку тяжёлый журнал с заказами, коротко обозначая, которые из них необходимо выполнить как можно быстрей, а которые до статуса «как можно быстрей» терпят ещё денёк-другой, зельевар брал свой чемодан и уматывал. Пару лет назад, второй раз в своей жизни столкнувшись лбом с пиком юношеского максимализма (в исполнении Яхьи, переплюнувшего в этом собственную мать, особенно скандального), Блишвик угрюмо заметил, что эти поездки с отдыхом не имеют ничего общего: запасы редких ингредиентов сами себя не пополнят, особо ценные из них криворукими курьерами не доставятся, а по атмосфере некоторых особо засекреченных, потому что чёрных, рынков он попросту скучает.

Ну да, — ухмылялся обычно Яхья про себя, вспоминая тот разговор. — С к у ч а е т.

В их лавке было много чего: обыкновенного, редкого, всякого, некоторого; законно добытого и купленного у не самых законопослушных личностей. Кажется, пренебрежение правилами было семейной чертой и перешло через Вирджинию от деда к внуку, и ту самую пару лет назад, когда этому самому деду доводилось неоднократно лицезреть этого самого внука потрёпанным, потасканным и в не совсем трезвом рассудке, он даже не удивлялся. Добавил, однако, как-то за завтраком, что молодой человек может делать всё, что хочет, лишь бы это не вредило лавке и имиджу её владельца.

Чтобы лавка и имидж не страдали, которые каникулы подряд, уже даже забросив свои разгильдяйские замашки и теперь рассчитывая только родить наконец одну-другую лекцию по египетской мифологии, Яхья засовывал свои надежды, ожидания и расчёты куда подальше и работал: с самого своего приезда и до самого отъезда.

Работая, подмечал, насколько разнообразны были запросы посетителей.

Например, спросом пользовался особый вид чернил, дублирующих записи с одного листа на все, что лежат прямо под ним в момент написания. Почто такому немалому количеству магов понадобилось штамповать копии своих писем и документов, Фатхи, несмотря на должность главного редактора газеты, спрашивать стеснялся, но пару флакончиков всё-таки свистнул себе: по крайней мере, упростит себе похороны своего стола под бумагами.

Снадобья, вселяющие уверенность в завтрашнем дне и придающие сил, как выписываемые строго по рецепту, так и те, что были рангом пониже, но и подоступней, разлетались как горячие пирожки. Яхью окружали грустные, неуверенные и уставшие люди, и среди них он — сам вечно грустный, неуверенный, уставший и вообще припадочный какой-то — чувствовал себя вполне ещё бодрячком.

Одним из постоянных посетителей лавки стал колдофотограф — благодаря, правда, фатхийской болтливости, а не блишвиковскому авторитету. Блишвик не знал деталей и вообще недоумевал, что у них забыл этот тип: зелье для проявки фотографий продавалось через улицу в специализированной лавке. А секрет оказался прост: волшебник нуждался в зелье не для проявки, а для реставрации, среди же колдунов, как оказалось, специалистов в этом деле куда меньше, чем среди магглов. Ему, однако, подвернулся Яхья, который любую задачу, способную стереть его морально в порошок, воспринимает как вызов и потому охотно принимает; принял и эту. Взорвав, правда, пару-другую котлов (слава Осирису, в дедово отсутствие) и «отреставрировав» антикварную деревянную панель так, что вырезанная на ней растительность пробилась наружу и зацвела вполне по-настоящему. Успехом попытки увенчались — иначе у Яхьи-золотые-руки-Фатхи и быть не могло, но теперь эти золотые руки на регулярной основе намешивали составы, что восстанавливали краски, убирали трещины с заломами, выводили пятна и сохраняли непринуждённость движений всех присутствующих на фотоснимках, а так же убирали оттуда те элементы, которые, по мнению владельцев, присутствовать там не должны.

Если маггловский мир не стоял на месте, и там, как Яхья слышал, люди учились принимать себя вместе со своей внешностью, асимметричностью, старением и прочими метаморфозами, то в консервативном магическом обществе их всё ещё нередко беспокоили прыщи с морщинами. Даже те, которых под микроскопом не разглядишь. Блишвик настаивал, что данная категория обеспокоенных своим видом особ делает ему выручку, потому что зелью-то всё равно, воздействовать на зримый объект или незримый, но Яхья, по тридцать раз на дню закатывающий глаза до нервного тика, пока его лица не видели, а на своём показывали невидимые несовершенства, вспоминал, почему он мизантроп.

Но внешний вид, как выяснилось с появлением ещё одного занимательного посетителя (в отличие от колдофотографа, заслуга исключительно Блишвика на сей раз), беспокоил не только живых. В начале этих каникул, вводя Яхью в курс дела, старик долго и подробно рассказывал о процентных соотношениях глицерина с силиконом для зелий, которыми пользовался волшебник весьма занимательного рода деятельности — он готовил мертвецов в последний путь. Припудривал носы. Накладывал румяна. Возвращал упругость впалым щекам. У него отлично получалось, однако он был коллегой Блишвика и Фатхи хоть и не по профессии, но по духу, и в работе своей намеревался достичь идеала. А так как доставшиеся ему в наследство маггловские методы казались, на его скромный взгляд, весьма далеко стоящими от этого самого идеала, а заклинания — не удовлетворяющими самолюбие м а с т е р а, его осенила идея обратиться за помощью к другому мастеру — зельевару.

Тут уж Яхья гадал, при каких именно обстоятельствах эти двое спелись, но у них явно всё было в ажуре. Слизеринец, пытаясь сохранять нейтральное выражение лица, воочию наблюдал, как пришедший перед отъездом Блишвика гробовщик буквально таял и растекался от его авторитетного тона, вселявшего уверенность, будто старик знает вообще всё (нет. ВООБЩЕ всё), а тот только рад был появившемуся поклоннику и распылялся о тонкостях своей трудоёмкой работы по подбору составов. Чтобы не потерять восторженного клиента, он потратил час своего времени на несносного внука и выложил ему подробное руководство, что, куда, зачем и для чего льётся, смешивается, кипятится, настаивается и отстаивается.

До этих «каникул» Яхья был уверен, что мёртвые не способны утомить. Но пополняя, пусть и через посредника, ряды живых, они ухитрялись утомлять так, что уже копт неиронично готов был пополнить их ряды — собой. И уже в загробной жизни сделать всё для того, чтобы они возжелали умереть ещё раз.

Для этого ли он припёрся на кладбище — конечно, вопрос. Подобное было бы очень в его стиле! Но вообще, если смотреть в целом, причин помирать у него за всё ещё ту самую пару лет заметно поубавилось. Можно, конечно, соврать, что виной тому мифология, но, по правде, Яхья просто наконец метаморфнулся в обыкновенного влюблённого юнца — да так им и остался. Египетскими сказочками о сотворении мира заниматься не получалось ни в Хогвартсе, ни на каникулах, с влюблённостью же дела обстояли гораздо проще: ей каждая свободная минута уделялась что там, что тут (а тут бывало, что и несвободная, когда от порыва воткнуть нож в глаз посетителя, отвлёкшего от приготовления сложного снадобья, где каждая секунда была на счету, спасала только мысль, что заставлять девушку ждать — его — из Азкабана — некрасиво). Порой он даже не знал, нужна ли ему мифология потому, что это его призвание, или ему просто стыдно думать о будущем, в котором он после выпуска окажется пустым бездельником.

Порой. Порой он так думал. А порой ему всё-таки снились странные сны, в которых тенями вокруг сновали знакомые образы. Порой казалось, что это и не сны вовсе. Столько всего странного происходило и думалось порой, стоило ему только отвлечься от работы, что тут, право слово, любой отправится на кладбище, чтобы посидеть вдали от шума, лившегося и снаружи, и изнутри.

С одной стороны, мёртвые копта достали. С другой, доставали они его только до тех пор, пока их не укладывали в гробы и не предавали земле. Там, где это уже свершилось, у слизеринца к усопшим претензий не возникало, и сегодня он всё-таки пришёл к ним за тишиной.

Такая же примерно тишина опускалась на лавку зельевара, когда туда заходила одна посетительница. Для того, чтобы лучше понимать её, Яхья — тоже порой — задавался вопросом, не выучить ли ему язык жестов, но пока они общались с помощью записок, и чернильные скарабеи только поспевали подтаскивать чистые клочки пергамента, из которых складывались незамысловатые диалоги: она объясняла, что ей нужно, а он говорил, сколько времени это займёт и в какую сумму обойдётся. Не было бы ничего необычного в этих разговорах, если б не тёплая, окутывающая с ног до головы тишина. Копт не знал, как женщина это делала, но с её приходом, стоило только двери за ней затвориться, лавка словно опускалась под воду. И какой бы грохот ни стоял на оживлённых улицах (н а в е р х у), он не беспокоил юношу до тех пор, пока колдунья не оказывалась по ту сторону двери.

Тишина, что свойственна отсутствию людей, очень отличается от тишины, которую люди безмолвно проносят через всю жизнь и — п о р о й — разделяют её с кем-то ещё.

С тобой.

Такая же тишина — обычно между близкими людьми, когда комфортно, оставаясь рядом друг с другом, просто молчать.

Такая же тишина — в библиотеках: выдаётся вместе с книгой и новой строкой в читательском билете.

Такая же тишина — в храмах: в промежутках между службами, когда каждый находящийся внутри предоставлен сам себе и либо переходит — потерянно или целенаправленно — от образа к образу, либо сидит где-нибудь в углу, погруженный в собственные мысли.

Такая же тишина — на кладбищах.

К тому времени, как Яхья оканчивал работу и запирал лавку на ключ, библиотеки уже закрывались, на храмы он поглядывал с опаской, Шелия была далеко, а тишины, которую удастся разделить, а не оглохнуть от неё в кромешном одиночестве, хотелось очень.

Очевидный же выбор.

В глазах слизеринца кладбищенские нежители всё ещё оставались людьми. Влияло ли на то египетское происхождение — Инпу его знает! однако взгляды предков на мертвецов как на вполне себе самостоятельных граждан, которых необходимо кормить, вспоминать и с которыми можно вести деловые переписки, были копту несомненно ближе, чем мысль, будто там — ну — совсем никого — и ничего.

Ведь мёртвые могут утомлять точно так же искусно, как это делают живые. И мёртвые так же, как и живые, способны разделить тишину. Они пронесли её когда-то через всю свою жизнь и забрали с собой в могилу,

— рассыпая все ожидания, расчёты и надежды в прах и пепел, обрывая повествование посреди слова и ничего больше никогда не говоря —

но всё ещё остались способны

— пусть превратившись в немые, стёртые временем строки, видениями и образами мелькая между деревьями и отсветами падая с тусклых фонарей на кладбищенские дорожки —

разделить её

— как великодушно делят весь этот мир с живыми, мир, которым сами только и владеют от края до края, пока те, кто жив, лишь тешат себя надеждами когда-нибудь его заполучить —

с тобой.

А если что и пригрезилось на том окутанном безмолвием кладбищем — обещанная хорошим началом история, обрывки воспоминаний на обрывках пергаментов, мифические отголоски или ещё чего — там оно так и осталось.
Ветеринарный кабинет — 20 августа 2023
0
Гюго. Хелвелл. Хелвелл говорила немало верных вещей — одна из них была о том, что они с Яхьей примерно одинаково думают. И сейчас, в окружении собственных животных, с Грейс за спиной и стоящим чуть поодаль Томом Бруком, который, кажется, изображал тут ещё одно из полюбившихся Хладгерде декоративных растений (или кота в коробке), она, записываясь на музыкальный кружок, заведующим которого Яхья вдруг оказался то ли со своей, то ли с её лёгкой руки, типируя Снитча в Гека стремительнее Аушры Аугустинавичюте, говоря о первой любви одного из своих подопечных к Бриллиантовому префекту, здороваясь с Хладгердой и подкармливая её вкусняшкой, в очередной раз это подтверждала. Возможно, в умении ловить волну и управляться с течением бурных мысленных потоков она копта даже превзошла. Возможно — Яхья наклонил голову набок, не желая признавать это вслух и глядя, как девушки по очереди представляются его с Шелией детёнышу, улыбаясь и наблюдая за тем, как енотиха важно кивает, полощет плечо трансфигурированного докторского халата и довольно жуёт.

— Что ж, леди, — Яхья неуверенно переглянулся с Бруком, но из роли решил не выходить, — и джентльмен?.. Как поётся в старой песне, всё, что вам нужно — это любовь, и то же самое касается ваших подопечных; судя по всему, в ней они купаются как в лучах сияющих бриллиантов, — и даже старательно кормят ту, что излучает это сияние. — Мы с моей коллегой, — теперь он переглянулся с Хладгердой, которая увлеклась приёмом пищи настолько, что уже успела выполоскать и зажевать свой чепчик из листа, — со всей безответственностью готовы заявить, что каждый ваш зверь счастлив, здоров и не нуждается в лечении, — быстрый яхьин взгляд переметнулся на перечень услуг, которые оказывала НЕ ЕГО КЛИНИКА, — анализах, сборах, упаси Осирисе, мочи и жертвоприношен... — копт прищурился. Понял, что очитался. Коротко откашлялся. — Прошу простить мою близорукость: жаропонижающих.

Жаропонижающее нужно будет владельцу клиники, когда у него что-нибудь подгорит из-за яхьиного самоуправства.

А он вновь посмотрел на Гюго. На Грейс. На Брука больше смотреть не стал, потому что тот был слишком далеко и высоко. И широко улыбнулся, взмахом палочки возвращая своему пиджаку первозданный вид и перейдя на тон, которым входящих в его кабинет приветствовал Автоушебти:

— В целях повышения качества обслуживания... — и тут же снова кашлянул, моментально задумавшись. — Впрочем, ладно, я и так знаю, что я лапочка, чтобы трясти с вас отзывы. Не хотите скоротать ожидание нормального квалифицированного зооврача за кофе или прийти в другой раз? Мне вот уже как-то негодо тут сидеть.
0
Руководство по содержанию копта-египтолога/енота-полоскуна. Часть вторая.

9. Следите за их глазами. Обращайте внимание на хищный блеск и хитрый прищур. Так вы сможете выгадать пару секунд перед началом конца.

10. Старайтесь играть с ними почаще, дабы они научились соблюдать ваши правила. Пренебрежение десятым пунктом грозит тем, что копты-египтологи/еноты-полоскуны начнут играть в свои игры, а там — правил — нет.

11. Приручение — это иллюзия; даже если они всецело вам послушны, никогда не теряйте бдительности.

12. Думаете, что вы их хозяин? Пфф. Это они — ваши — хозяева. Конечно, ядрёная смесь копта-египтолога и енота-полоскуна на одной территории приводит к тому, что они, будучи не в состоянии договориться и решить, кто кем правит, устраивают форменную анархию. Либо всё, либо ничего!

13. Зато с ними весело. Если вам НЕ весело, советуем поменять либо чувство юмора, либо питомца.

14. Путь к сердцу коптов-египтологов/енотов-полоскунов лежит, в том числе, и через почёсывание спинки.

15. В любом случае вас ждут первоклассные эмоциональные качели, потому что и копты-египтологи, и еноты-полоскуны — качают (тунц-тунц-бадум-ту-тунц).

16. Всё, что написано в этом руководстве — правда; автор руководства — беспринципный лжец.




Союзниками в отношении к толпам людей Яхья Фатхи и Хладгерда (а как твоя фамилия, кстати?.. Тоже Фатхи?.. МакБрайд?.. МакФатхи?.. Фатрайд?..) ещё пока не стали, но по достаточно простой и исправимой причине: у первого такого в жизни было уже очень много, а у второй — наоборот. И потому, пока в холл набивались посетители, которым также понадобилось сопроводить своих питомцев на медосмотр, и Яхья, и его бесфамильная дочь практически не подавали никаких признаков жизни. Лишь выразительный взгляд Хладгерды стремительно перескакивал с птиц на геккона, с геккона — на файра, с него — на прочих появившихся (за большую часть, кажется, отвечала Гюго, которую за всеми её подопечными было только слышно, но не видно), а с них — снова возвращался к файру. Иногда она взволнованно оборачивалась на Яхью, старавшегося слиться со стеной на метаморфомагическом и делавшего вид, что его здесь вообще нет, тяпала лапкой за штанину, обиженно фыркала, не получая разъяснений этой чертовщины, и снова поворачивалась в зал.

В какой-то момент ожидание ей наскучило. В этом уже Фатхи мог к ней присоединиться — не отличаясь уже больше тем же, что и Хладгерда, любопытством, слизеринец, как и она, остро реагировал на скуку.

У меня так скоро задница квадратной станет...

Заговорщицки кивнув Хладгерде, копт поднялся, потянулся и, придав физиономии самое меланхоличное выражение в своём наборе, огляделся, порождая п л а н.

Трансфигурировать свой винного цвета пиджак в белоснежный халат медицинского работника пятикурснику не составило труда. Не последнюю роль в этом сыграли, разумеется, их с Шелией эксперименты со столами в кабинете профессора Кравд, хотя именно подобные эксперименты Фатхи, вообще говоря, представлял себе иначе. Но вот осуждающее выражение енотьего лица погрузило его в недолгий ступор.

— Madha? Hal turiduha ayda?*

Несомненно. Лист какого-то растения, на который эта вздорная, но обаятельная девица положила глаз ранее, она красноречиво ободрала, не спуская с копта глаз. Чуть прикинув, что из этого может получиться, Фатхи вздохнул и наколдовал из листика белоснежный же чепчик. Маленький.

— Lirasik alsaghir,** — пробормотал он, нацепляя убор на Хладгерду, глядевшую теперь на своего недоотца чуть более миролюбиво.

Теперь они были полностью готовы. К чему?

— Ах, профессор, боюсь,точно не к Вам,специалист по призрачным животным отошёл,в мир иной.Но скоро вернётся! Если Вы не возражаете, то, дабы не задерживать остальных... — надеясь, что шутку про призрачных животных профессор оценит, Фатхи отвесил ей вежливый полупоклон, которым не преминула воспользоваться Хладгерда, чтобы запрыгнуть к нему на руки.

Хвост Реми ускользнул от его взора — или Яхья сам не заметил его.

А вот Гюго-о... Та — обращалась к владельцу «Волшебного зверинца». Владелец волшебного зверинца... Где бы он ни был, но в личной переписке утверждал, что заметил, как Яхья якобы его подсиживает, хотя Яхья-то как раз утверждал, что ни в коей мере не желает, будто бы о нём такое подумали (приблизительно, кажется, так), но, раз уж такое дело!..

— Здра-а-авствуйте, мисс Хелвелл! — вальяжный тон, гостеприимный жест; Хладгерда молнией сверкнула в его руках, чтобы очутиться на плече и деловито сложить лапки. — Мисс Даймонд... — почему-то фамилия Грейс постоянно вызывала у него затруднения, хотя он уже столько раз с ней сталкивался, редактируя статьи в «Оракул», что мог бы уже запомнить. — Персик... Кхм!.. — щелчок пальцами, смахивающий грозящую повиснуть над ними паузу. — Вам чертовски повезло: мы с моей помощницей готовы уделить вам время! вы готовы, дети?! так точно, капитан!!! — Знаете, о джазе мне как-то попадалась шутка (какая жаль, что она не моя!), будто поклонники джаза просто любят, когда все ноты звучат одновременно, — примерно одновременно в его голове сейчас звучали все элементы барабанной установки. — Я бы всё-таки порекомендовал вам попробовать найти с ним компромисс — может быть, стоит заказать Иоганну маленькие гекконочьи наушники? — копт и его «помощница» глубокомысленно и синхронно взглянули на Иоганна, словно уже представив его с моднявыми «капельками» и совершенно не подумав о том, что у гекконов нет ушей, и тут же переглянулись между собой. — Или, возможно, подошло бы что-то вроде клуба по интересам. Музыкальный кружок, джазовая тусовка — каждому нужны единомышленники, и ваш маленький, — тут уже Иоганн, кажется, уставился на невысокого копта с читающимся во взгляде вопросом «и кто тут маленький?» — д р у г... не исключение. Что вы думаете, достопочтенная Хладгерда? — ища поддержки после молчаливого (хотя, возможно, только показавшегося) унижения от геккона Иоганна, Фатхи повернулся к еноту и пожал протянутую лапку. — Она согласна. Вот, мы единодушны! Единодушие, единомыслие и прочие прекрасные вещи, начинающиеся на «едино» — в разумных пределах, конечно! здесь нельзя перебарщивать!! — вот ваш рецепт на сегодня! Голуби знают в этом толк, не разлучайте их, мисс Хелвелл! — Хладгерда в подтверждение его слов сложила пальчики сердечком. Ну или чем-то типа того.

Яхье же понадобилось взять паузу; этим он, несомненно, давал возможность опомниться всем присутствующим, что было ему отнюдь не на руку, но идей, как можно развеселить филина с тревожкой, у него пока не было. Разве только...

— Слушай, — понизив голос, слизеринец задумчиво почесал подбородок и неизбежно вышел из образа. — Ну а так если рассудить: Снитч у тебя контактный и любит играть, Ког — волнуется, если посадить их рядом, какова вероятность, что хорёк его растрясёт?



*Что? Ты тоже хочешь?
**Для твоей маленькой головы.
Ветеринарный кабинет — 19 февраля 2023
0
Руководство по содержанию копта-египтолога/енота-полоскуна

1. Они очень умные и хитрые.

2. Если собрались их дрессировать, запаситесь лакомствами и терпением. Вообще в плане воспитания лучше всего понимают язык ласки.

3. Не орите на них. Они обидчивые, мстительные и, если на них наорать, сделают всё, чтобы свести вас с ума.

4. Клетки-переноски для их свободолюбивой натуры практически неприемлемы. Лучше всего выгуливайте ваших коптов-египтологов/енотов-полоскунов на поводке.

5. Спрячьте подальше потенциально опасные предметы, потому что они хватаются буквально за всё подряд. Особенно это касается колюще-режущего и работы.

6. Они требуют к себе внимания. Очень. Много. Внимания. Если внимания оказывается недостаточно, можно провести аналогию с пунктом 3.

7. Еноты-полоскуны полощут физически. Копты-египтологи — ментально. Однако и те, и другие делают это с полной отдачей.

8. Оставляя их наедине друг с другом, будьте готовы к тому, что они сговорятся и устроят дебош.

Руководство дописывается по мере того, как проявляют себя копты-египтологи/еноты-полоскуны в качестве домашних питомцев.




«Не забудь уточнить насчёт прививок», — рыжая прядь упрямо падает на лицо, сколько её не смахивай.

«И про стерилизацию спроси!» — от жуткого слова нервно дёргается плечо.

«Про корм тоже не забудь, ладно?» — но вся нервозность уходит, если нужно успокоить кого-то, кто беспокоится гораздо больше тебя.

И по делу ведь беспокоится. Поджимает губы, проверяет, ничего ли не забыл он, ничего ли не забыла она, замирает, что-то вспоминая, заглядывает в бумажки. Такая очаровательная во всех своих волнениях, что хочется добавить ещё.

Поэтому он обещает никому не грубить и никого не убивать, наслаждаясь этим выразительным взглядом, в котором смешались возмущение, что об убийствах она и не думала, и тревога, что такое правда может произойти.

За Хладгерду он не ручается, целуя шерстяную морду и искоса следя за чужой реакцией. Сегодняшнее утро началось с того, что Хладгерда нашла-таки способ поднять Фатхи с постели — шлёпнув ему лапой по щам — так что за неё он действительно ручаться не готов. Он будет держать её в руках. Даже если она на плече. Что, держать в руках себя? Он же не может сразу обоих... Всё в порядке, Шелия. Да, она замотала меня в поводок, но я же так люблю, ты знаешь.

Всё будет в порядке.

Пытался убедить в этом самого себя, почёсывая мурчащую Хладгерду по подбородку и задумчиво уставившись в окно поезда. Ельники сливались в одну тёмно-зелёную ленту, пытающуюся их догнать, словно слизеринская змея, возмущённая внезапно проснувшимся в Яхье пристрастием к красному. Вообще копта очень смущало, что ответа на своё письмо он так и не получил, но та его часть, для которой слово «смущение» было пустым звуком, настаивала на свершениях. Да и время поджимало. И Шелия всё больше тревожилась.

— Hal sanuthir dajatan?* — с енотом копт чувствовал себя почти умиротворённо и говорил на родном языке, звучавшем в его устах гораздо мягче и мелодичней, чем английский, хоть и выглядел при этом в глазах соседей по купе каким-то заморским заклинателем, в чьих руках неконтролируемое дикое животное превращалось в меховой комок любви. — Kayf yanzurun 'iilayka! Hal yumkinuk 'an taeada 'anf sayidat biallawn alwardi?**

Словно почувствовав, — то ли коварная улыбка копта выдала, то ли косой хладгердин взгляд, — что на неё готовится нападение, упомянутая дама в розовом надула губы и отвернулась от экзотической парочки, тоже уставившись на пролетающие мимо деревья.

Он очень долго подавлял это в себе. Умение говорить «нет», делать, как вздумается, а не как надо, отстаивать права, дерзить, защищать, бунтовать. Так долго был стянут по рукам и ногам желанием оказываться нужным и полезным всем подряд, необходимостью молчать, улыбаться и ждать, ждать, ждать, что сейчас, когда путы начали ослабевать и спадать, внутреннее дебоширство вырывалось наружу практически безудержно. К чему ему, в самом деле, этот ответ на письмо, если он может заявиться сам со словами «ну вы же не сказали, что нельзя, — вы вообще ничего не сказали».

А раз вы ничего не сказали, смотрите шестой пункт Руководства по содержанию коптов-египтологов и енотов-полоскунов.

За едва уловимым движением руки следует едва уловимая мохнатая тень, запрыгивающая на плечо. У них обоих даже тёмные круги под глазами одинаковые.

— Taearaf, 'iinaha tukrah allawn alwardia,*** — с каждым словом с кисти руки спадает оборот поводка.

— Вы это нам?! — и с каждым словом несчастной женщине и её спутнику становится всё неуютней. Вопрос лишь в том, вздумают ли Яхья с Хладгердой, соскользнувшей с плеча на колени, с колен — на сиденье, оттуда — на спинку и вновь на плечо, порвать в клочья это купе и всё розовое до того, как доберутся до места назначения, или их соседи сообразят раньше и скроются.

Всё будет в порядке, Шелия, мы никого не съедим по дороге. Мне просто нужно потренироваться. В чём? В произношении, конечно, а ты о чём подумала?

А потом вспоминать, как звучат эти английские слова — брыкающиеся, выгибающие спину и пинающие в нос, — стоя на пороге ветеринарной клиники.

— Linadhhab 'iilaa?**** — толкая дверь свободной рукой и бережно спуская принюхивающуюся к незнакомым запахам Хладгерду на пол пустующей приёмной. — Mrh... тьфу ты. Светлого дня! — Яхья покосился на висевшую неподалёку табличку: часы вроде приёмные.Я, конечно, не по записи, но время ко мне неумолимо. И к вам! — последнее было сказано чуть громче и направлено куда-то в сторону коридора. — Неумолимо так же, как неумолимы здоровые еноты по отношению к мебели, так что счёт идёт, — Фатхи ласково подтянул поводок поближе, заметив краем глаза, что свой Хладгерда уже положила на лист какого-то растения, призванного украшать приёмную, а не крушиться беспокойными енотьими лапами, и цокнул языком, — на секунды.



* Наведём суету?
** Как они смотрят на тебя! Сможешь укусить за нос даму в розовом?
*** Знаете, она терпеть не может розовый цвет.
**** Пойдём?
0
Оказалось, что этот вопрос очень плохо звучит, если задавать его вслух. Обычно Яхья задавал его себе, когда таковым себя не чувствовал. Или когда сомневался, а живут ли по-настоящему окружающие, — посетители в лавке, случайные прохожие, — когда угадывал живых по тому, насколько часто им удавалось воскреснуть. Эти — странные — люди — ни подтверждают, что являются всего лишь проекцией, ни опровергают этого. Они и сейчас сновали взад-вперёд, отделённые от двух волшебников витриной, которая бы, взгляни он на неё снаружи сейчас, уже, может, и не показалась бы слизеринцу такой привлекательной. «Сумбурные толпы людей» — с высоты птичьего полёта сталкивающиеся друг с другом разноцветные зонтики походили на поле для какой-нибудь запутанной невыдуманной игры, деловитые шаги, списки покупок, учебники-совы-волшебные палочки своим детям, суета, которой он, например, был лишён, — «я точно такой же, но немного живей».

Возможно, на контрасте с тем, каким живым он себя чувствовал сейчас и каким его видела Ракушка, замершее время в лавке ещё сильнее действовало на нервы. Да и вопрос нёс не философский, а вполне практический характер, и на него хотелось бы получить ответ, пусть перспектива размышлений об иллюзорности бытия внутри мысленного эксперимента и выглядела весьма забавно.

Хотелось бы, чтоб кто-нибудь живой всё-таки был...

С таким же напряжением, как и стоящая рядом Шелия, слизеринец вслушивался в тишину, испытывая странную уверенность, что сейчас самый подходящий момент для какой-нибудь внезапности: злобно улыбающейся рожицы, выскочившей из ящика с квиддичными мячами; скрипа двери или половицы; упавшего манекена в спортивной мантии; короче говоря, любой старой-доброй кринжатинки, каковыми напичканы наивные маггловские фильмы, призванные пощекотать нервишки смотрящему. Однако момент всё затягивался, — и становился всё менее и менее подходящим, и тишина становилась — всё гуще, отчего шансы, что её получится разрезать неожиданным визгом или издалека зазвучавшей тревожной музыкой, стремились к нулю.

И мы не в маггловском фильме.

Верно. В фильмах с подобным вопросом в старые заброшенные особняки, например, или в пустующие магазины вламываются сразу, а не спрашивают об этом после того, как предложили украсть метлу, подались в фокусники, после — в преступники, а следом умудрились как-то вплести сюда единственный термин из квантовой физики, который узнали по чистой случайности и теперь щеголяют им, чтобы разрядить обстановку и немножко, самую малость, по-детски повыпендриваться.

Поэтому и на вопрос этот так никто и не давал ответа. Ни скрипнувшей двери, ни василискового шипения, ни пытающихся вырваться из ящика бладжеров, ни зрителей, ни режиссёра, кричащего в рупор: «Стоп, снято!». Ни-че-го. Только они с Шелией — здесь, да ничего не подозревающие безымянные личности — снаружи.

— Ты знаешь… Давай все-таки уберемся отсюда,хорошая мысль. Судя по тону, когтевранка тоже нервничала.

Они словно оказались в спектакле абсурдиста, где главные герои упрямо ждали некого Годо, а он всё никак не приходил, и сами ожидающие также ничего не предпринимали и даже не пытались хоть что-нибудь изменить.

— ...можем оставить деньги на прилавке и свалить. Как можно быстрее, — как можно быстрее попробовать изменить хоть что-нибудь.

Её когтевранское неприятие абсурдного, нелогичного, незавершённого очень притягивало Фатхи, безвылазно живущего в своих парадоксах и мысленных экспериментах, допускающих продавца, одновременно находящегося в двух исключающих друг друга состояниях. Он как-то свыкся с ощущением, что не знает и не понимает ничего на свете, включая самого себя. Обычно не задавал вопросов. Ничего не уточнял. Жил, как жилось, и плыл, как плылось. До встречи с ней, пока она, делая то, чего Яхья никогда не делал, вникая в суть вещей так, как он никогда ни во что не вникал, не начала его потихоньку этому учить. Совершенно ненавязчиво и вряд ли вообще догадываясь об этом.

— Мы и так уже здесь долго торчим. Подозрительно долго,словно целый год пролетел там снаружи, пока мы пытаемся его дозваться.

Абсолютно верно. Они ведь волшебники, а волшебникам свойственно подчинять себе абсурд так, чтобы он играл на руку: всё, что должно идти своим чередом, переворачивается с ног на голову, исчезают стёкла, отделяющие друг от друга разные миры, отпираются любые двери и сюжет двигается с мёртвой точки там, где магглы продолжают покорно ждать.

Переключись. Давай. Тебе это как по щелчку пальцев. Включай себя.

— Ла-а-а-адно, — пару раз моргнув, чтобы прекратить уже гипнотизировать онемевшую дверь подсобки и гипнотизироваться самому, Фатхи повернулся к Ракушке и деловито сложил на груди руки. — Мисс МакБрайд, в таком случае у меня к вам деловое предложение. Я оставляю на прилавке деньги за эту метлу, — копт кивнул в сторону «Молнии», которая, как ни странно, тоже казалась слишком живой, чтобы продолжать здесь находиться, — а вы уносите нас на ней к чёртовой матери с такой скоростью, на какую она только способна! — Яхья подмигнул, наклонившись к девушке поближе. — Ну согласись, это же заманчиво.

Не дать ей ни секунды на раздумья.

— На чём вы там летаете? Ваши «чистомёты» видали, пожалуй, Мерлина. Возможно, на одной из них он поймал свой первый снитч, когда не был ещё тем почтенным седобородым стариком, превращающимся в мгновение ока в златорогого оленя, а сами эти мётлы ещё развивали скорость, с которой возможно было угнаться за мячом.


Незаметно отсчитать нужную сумму, впервые возблагодарив бога за свой трудоголизм.

— Сможешь отбивать бладжер на другую сторону поля и оказываться там раньше, чем он сам туда долетит. Представь только этот свист ветра в ушах! Гул трибун!

Она же спортсменка и не сможет перед этим устоять, да? Скажи, что я угадал. Было что-то сладкое в том чувстве, с которым Яхья подбивал её на вылет из лавки верхом на метле. Словно предлагал нечто — такое хорошее, притягательное, желанное, но — немножко недоступное из-за ряда наложенных ограничений. Уже даже не как в фильмах.

Сад. Дерево. Женщина. Змей.

Ваш покорный слуга со слизеринской улыбочкой, осторожно отводящий Шелию подальше от прилавка и поближе к метле.

— Давай, — хороший повод, чтобы мягко коснуться плеча. Никуда не убежишь. — Я сегодня же вечером отправлю сюда сову с письмом, в котором напишу, что мы её честно купили, и всякие чеки, гарантийные талоны и инструкции по эксплуатации с приложенной рекламной листовкой самого лучшего зелья для ухода за волшебной метлой они, мёртвые или живые, могут отправить на твоё имя.

Ты же сама предложила убраться отсюда как можно скорей. А что унесёт нас быстрее «Молнии»?

— И за пределы Магического Лондона мы вылетать не будем. Просто... испытаешь её. М?

Видел ведь этот бесовской огонь в зелёных глазах, с которым она утянула его в лавку. Так давай же. Взглянуть ещё раз на то, как он вспыхивает. Её азарт. Ты же рыжая. Наверняка они все в детстве носятся по лужам, с торжествующим улюлюканьем окатывая степенных студентов магической школы водой из-под красных сапог.

— Безобидная шалость, за которую даже при всём желании не удастся сделать выговор.

Хороший повод, чтобы с плеча спуститься по руке к запястью и взять её за руку, подводя к метле и поднося к ней кончики девичьих пальцев.

— Как тебе сделка?
+1
Львиную долю злодеяний, приводящих к заключению в Азкабане, составляют, разумеется, убийства. За ними следуют нападения на Министерство Магии (именно на него, а не на самих министров). Дерзкие ограбления. И нарушения Статута о Секретности. Оригиналы среди узников самой страшной магической тюрьмы вроде яхьиного коллеги-египтолога Криспина Кронка, содержавшего сфинксов в собственном саду, или остряка, запихнувшего соседа в чайник, встречались гораздо реже, так что попадаться на использовании магии под носами магглов было и правда обидно. Не оттого, что они загремят в Азкабан, а потому, что само преступление, если проанализировать статистику, уже не выглядело столь уникальным.

А вот перспектива отрыть в спортивном магазине мертвеца казалась куда интереснее. Во-первых, это не совершение преступления, а его фиксация. Во-вторых, в магическом Лондоне уже недавно было совершено убийство – и не кого-нибудь, а мэра!

А если найденный и обвинённый убийца на самом деле невиновен?

А если в городе орудует маньяк?

А если всё не так плохо, и продавец просто застрял в уборной? Хотя-я-я-я…

- Думаю, будь у него диарея, здесь не стояла бы т а к а я тишина.

Осторожно покосившись на побледневшую Ракушку, копт понял три вещи: во-первых, после предположения, что кто-то сдох, не хватало только шуток про диарею; во-вторых, не надо высказывать предположения, что кто-то сдох, настолько прямолинейно, когда хочешь на это лишь тонко намекнуть; в-третьих, судя по тревожному выражению лица, Шелия как будто бы не собиралась ему возражать.

Обычно она всё-таки это делала, если была с ним не согласна – как буквально только что, когда расторопно и непоколебимо объясняла, чем может закончиться для них полёт над Лондоном. Как делала вообще всегда, уточняя степень несерьёзности его отмороженных шуток, указывая на разрывы в логической цепочке его витиеватых рассуждений, выстраивая собственные, предлагая варианты и задавая вопросы.

Сейчас вопрос прозвучал только один:

- Хочешь проверить?

Всё-таки тоже это чувствуешь, да? – Яхья прищурился и вновь уставился на дверь подсобки.

Та оставалась закрыта, упрямо молчала и не подавала признаков жизни, сколь бы выразительно слизеринец на неё ни пялился. Желанием проверять он, откровенно говоря, не горел.

- Сейчас, - вместо проверок, смелых шагов и решительных действий, Фатхи сплёл пальцы в замок и начал речь, - мы находимся в мысленном эксперименте. Где-то там, в подсобке, возможно, находится продавец. Предположение, что он где-то там, подтверждает открытый магазин, ведь любой продавец, покидая рабочее место, тем более, надолго, точно запрёт входную дверь на ключ и, если он, конечно, хорошо воспитан, повесит на эту дверь информационную табличку, сообщающую, как минимум, две вещи: а) сам факт того, что магазин закрыт на перерыв, и б) время, в течение которого этот перерыв продлится, - яхьин голос продолжал воевать с глухой тишиной лавки «Всё для квиддича», и чем больше слизеринец говорил, тем бодрее у него получалось. – О воспитании, конечно, рассуждать не приходится, ведь к нам так никто и не вышел навстречу. Но я всё ещё настаиваю, что в случае отсутствия владельца лавки внутрь мы бы не попали, - скользнув взглядом по двери в очередной раз, Яхья повернулся к Шелии, продолжая вещать. – Итак, вывод: продавец находится здесь, - разомкнув ладони, Фатхи красноречиво указал на пол. – Ну, технически там, - закатил глаза, улыбнулся и указал уже на дверь подсобки. – Ну, короче, - пожал плечами. - Он где-то рядом. С тех пор, как прозвенел колокольчик, ознаменовавший наше с тобой появление, прошло уже гораздо больше десяти минут, а за это время можно было хотя бы натужно крикнуть «Здрасьте-здрасьте, я сейчас!». Однако, как видишь и слышишь, - теперь он картинно развёл руками, которым явно не хватало карт, кролика и цилиндра, - кроме нас с тобой тишину так никто и не нарушил. Спит? Даже если он не прочь поспать в разгар рабочего дня, снова возникает вопрос: почему не заперся? Занят пересчётом товара где-нибудь в подпольном складе магазина? Но и тогда мы бы хоть что-нибудь услышали! Ракушка! – раззадорившись, Яхья взял ладони девушки в свои и мягко их сжал. – Даже если не вдаваться в детали той мутной истории с бедной шрёдингеровской кошкой, я готов со всей ответственностью заявить, что мы имеем дело с продавцом в суперпозиции, а значит, он буквально... - здесь слизеринец позволил себе короткую паузу, всматриваясь в зелёные глаза напротив и ловя себя на мысли, что от их взгляда он какого-то дьявола и сам буквально… - Ни жив, ни мёртв.

Руки… ты всё ещё держишь её руки… зачем вообще?..

- Кхм! – совершив очередной пас, он вновь указал на дверь, словно демонстрировал её на международной выставке. – Продавец находится в суперпозиции ровно до того момента, пока она закрыта. А как только отворится, волшебство мысленного эксперимента остроумного австрийца рассеется, и из двух реальностей мёртво-живого продавца останется лишь одна, где он либо окончательно и бесповоротно мёртв, либо сто процентов жив и просто профнепригоден, - завершив свою коротенькую лекцию, посвящённую правилам торговли и квантовой физике, Яхья уставился на Ракушку. На дверь. Надо будет спросить у Брука: undead – это суперпозиция или нет. На Ракушку. – Возвращаясь к твоему вопросу, должен честно признать, что проверять мне бы, с одной стороны, не хотелось, но с другой, признаюсь не менее честно, меня это начинает бесить.

Когда копта что-то бесило, до проверок, смелых шагов и решительных действий оставалось только рукой подать, но ощущение, что, зайдя за прилавок и прикоснувшись к дверной ручке, он вторгнется на чужую территорию, было гадливым настолько, что Яхья замешкался. Продавец в суперпозиции, продавец в суперпозиции... а если правда... помер?

- Так, ладно. Ещё одна попытка, - Фатхи громко хлопнул в ладоши и повысил голос. – Алло?! Есть кто живой-то вообще?
+1
Может быть, когтевранка сама и не чувствовала себя голосом разума в их тандеме, но вот чего-чего, а здравомыслия в ней точно гораздо больше. Самым импульсивным, что она делала на яхьиных глазах, было пари с ним же на двадцать дуэлей. Но насколько вообще подобное рвение в учёбе можно счесть неразумным? У неё был свой продуманный подход, она распределяла нагрузку, вела календарь, у Шелии всегда всё чётко, словно это она с восьми лет бегала подмастерьем в лавке зельевара, а не Фатхи.

А вот Фатхи… в основном игнорировал свои проблемы с трактовкой правильного и неправильного, посильного и непосильного, возможного и невероятного. Возможным было всё хотя бы теоретически, посильным – всё, пока он жив, а вопрос правильного и неправильного зачастую вообще не ставился. Обычно слизеринец спрашивал себя, насколько это получится эффектно или весело.

А с учётом того, что юмор у Яхьи преимущественно чёрный, то и веселье зачастую выходит соответствующим.

От некоторых выходок Шелии удавалось его удержать. С таким же выразительным взглядом, очаровательно, расторопно, по-когтеврански девушка предлагала подумать, чем это может обернуться, насколько плачевно рискует закончиться и какие ещё получится найти варианты. Насколько часто осторожные предложения подумать над вариантами и перспективами останавливали Яхью Фатхи? Не то чтобы очень. От его способности к аналитическому мышлению вообще, кажется, ждали слишком много, а сам он и вовсе не готов был утверждать, что таковая входит в список его умений. Если какие-то ростки и пробивались, то явно из тех зёрен, что упорно сеяла в его мозгах Шелия МакБрайд.

На сей раз что-то пробилось – защитные чары звучали весьма и весьма разумно, и слизеринский на секундочку староста тихо и слегка разочарованно фыркнул. Шалость не прокатит.

А вот от идеи улететь отказываться так легко не хотелось, и пока Шелия разглядывала украшения на витрине, Фатхи, не особо представляющий, насколько уместно ему дарить нечто подобное Роки или Кори, мысленно отсчитывал отпущенные на ожидание десять минут и, в давящей тишине чувствуя себя некомфортно, разглагольствовал:

- Слушай, ну ведь магглы что только не принимают за НЛО. То есть, чтоб ты понимала, топ открывают облака! - сейчас скажет, что мы не похожи на облака. – А помимо Луны и Венеры, которые также постоянно попадают под раздачу, в смятение людей вводят парашютисты, - а вот парашютисты уже более походили на двух волшебников. – Своим появлением в небе мы осчастливим уфологов, разумеется, но точно не бросим тень подозрения на Магический Мир. Ракушка, ну господи! Кто сейчас вообще из магглов верит в волшебство? Мы можем выйти в центр Трафальгарской площади, наколдовать прохожим тыквы вместо голов, и нас сочтут парочкой первоклассных, но весьма стандартных фокусников: рыжая и красивая ты, по-восточному экзотичный я! При том, что нам, скорее всего, ещё и денег отсыпят, я даже готов согласиться на тюрбан и псевдоним вроде Яхьи ибн Мена аль-Фатхи, - на этих словах копт опустил глаза, словно приносил подобным псевдонимом величайшую жертву во имя фокуснического искусства.

И скользнул взглядом по витрине ещё раз. Всё выглядело вполне цивильно – серёжки, подвески, браслетики и колечки аккуратно висели и лежали, золотисто поблёскивая крылышками крошечных снитчей, но столь идеальная экспозиция вновь всколыхнула утихшую было подозрительность.

Даже его собственный голос, которым Фатхи обычно заглушал непрекращающиеся внутренние беседы, которым успокаивал себя и заполнял пространство, звучал здесь слишком чуждо и неестественно. В конце концов, если бы не их с Шелией разговоры, здесь стояла бы мёртвая тишина.

Мёртвая.

Задумчиво хмыкнув, Фатхи покосился на спрятавшуюся в тени дверь, ведущую, очевидно, в подсобку. Перевёл взгляд на часы. Снова на дверь. Она выглядела немой – как и вся лавка.

Интересно.

- А вдруг он там это… - как бы так тонко намекнуть, чтобы не напугать ненароком?…сдох?
+1
Вдохновлённая квиддичем Шелия МакБрайд умела увлекать - как за ходом своей мысли, так и буквально за собой, яхьину ладонь сжимая в своей собственной. Даже, похоже, не замечала этого, околдованная обстановкой лавки, в которой, судя по всему, не было не только посетителей, но и...

А где продавец-то?

С трудом оторвав взгляд от сияющей когтевранки, которая почти не дышала, легонько касаясь метлы кончиками пальцев, Яхья огляделся повнимательней. В стёкла стучался неприветливый дождь, и за стекающими вниз каплями силуэты прохожих казались размытыми и очень далёкими, практически нездешними, пусть и отделяли от них только прозрачная стена витрины да чуть выцветшая красная дверь. Словно из параллельного мира до слизеринца доносились чужие голоса, чужие шаги, звенящие колокольчики, открывающиеся и закрывающиеся двери, взрывы смеха, совиное уханье, и всё это сливалось в единый гул, скользящий по Косому переулку и лишь подчёркивающий гробовую тишину, царившую здесь, внутри.

Ощущение было такое, будто они в лавке - первые живые души за долгие годы.

Продолжая приглядываться, копт заметил на нескольких полках слои пыли, и его вновь передёрнуло от вспомнившихся дедушкиных наставлений, слишком ощутимо отдававших в затылок. Яхья намывал полы лавки зельевара до блеска, чтобы в них можно было смотреться, как в зеркало; натирал каждую скляночку, каждое стёклышко, пока они не становились прозрачными настолько, что казались почти невидимыми; в конце концов, он обязан был приветствовать каждого вошедшего посетителя, и не приведи господь подмастерье околачивался в подсобке или на заднем дворе, если в помещении раздавался зон колокольчика, и не летел к прилавку в ту же секунду.

Здесь их никто не встретил. Здесь по углам было довольно пыльно, пусть и с порога обстановка казалась практически ослепительной. Словно невидимые духи с утра прибрались по верхам, но не стали трогать полки, на которые некому было заглядывать, да и исчезли так же незаметно, как появились, оставив лавку, в которую некому было зайти, пустовать.

Лавку. Со спортивным инвентарём. С невероятно дорогими мётлами. Пустовать.

- Упс, я увлеклась. Извини? - в этой тишине даже голос Шелии звучал приглушённо, и копт посмотрел на девушку с лёгким удивлением.

За что?..

Со странным сожалением выпустив её руку из своей, он улыбнулся - той улыбкой, с которой слушал её объяснения, и кивнул на метлу:

- Брось, тут есть чем увлечься, - вот тут Фатхи даже не слукавил; не нужно быть игроком в квиддич, чтобы заметить разницу между красующейся перед ними новенькой "Молнией" и казёнными школьными мётлами, на которых летали игроки факультетских команд. - Меня смущает другое. Тебе вот не кажется, что, - он перешёл на шёпот, - мы тут совсем одни? То есть, буквально: тут перед носом целых 450 галлеонов - хватай - не хочу - да улетай отсюда на всех скоростях. Будь Блишвик владельцем этой лавки, я валялся бы мёртвым уже примерно... - Яхья мельком взглянул на наручные часы, прикидывая, сколько они уже бродили по залу. - Хм. Минут пять-шесть?..

Звучишь не очень законопослушно.

Не особо рассчитывая на то, что Шелия сдержится и не двинет ему битой, которых лежало, висело и стояло вокруг в избытке, по голове, которая у него была хоть и плохонькая, но своя и в единственном экземпляре, слизеринец попытался исправиться:

- Хотя даже ничего не нарушая и оставив деньги на прилавке, улететь на ней отсюда будет эффектно!
+1
Переход из локации «Мастерская Олливандера» (https://hogsmeade.dhog.org/masterskaja-olivandera.html#c8378)
_________________________


Дождливый Косой переулок был к ним немилостив, и, оказавшись на улице, Фатхи первым делом растерянно огляделся, выискивая маленькую бестию и в душе надеясь, что та угодила в какую-нибудь особенно глубокую лужу и утонула. Ну или её увели родители. С учётом того, насколько аккуратными были улочки Магического Лондона, на подобные лужи рассчитывать не приходилось, однако и детского гогота копт тоже не слышал. Красных сапог нет? Нет. Кажется, пронесло.

Подумал было он и встретился взглядом с Шелией – тринадцатой рыжей ведьмой по счёту – встретился и содрогнулся, ибо в блеске под длинными ресницами угадывалось то же торжество, с которым её предшественница окатила их некоторое время назад с головы до ног.

- Пойдем, нам очень нужно кое-куда зайти!

Яхья успел только краем глаза зацепить вывеску, под которую его увели с нескрываемым восторгом, однако природа его стала ясна сразу же, как только за волшебниками затворилась очередная дверь.

К счастью, они оказались единственными посетителями, и можно было с облегчением выдохнуть – и тут же вдохнуть мягкий и знакомый уже по лавке Олливандера запах дерева, который здесь перемешивался со множеством прочих: резковатым – лака: им покрыты древки новёхоньких мётел, приковывающих к себе внимание моментально; почти пьянящим – кожи: из неё сшиты квоффлы и перчатки на любую специализацию и любой размер; Фатхи явственно учуял характерный запах новых книг, и действительно, справа от него красовалась полка с многочисленными пособиями по тактике и стратегии, а в самом центре располагался знаменитый «Квиддич сквозь века». В глазах рябило от спортивных мантий и прочих деталей экипировки, с удивлением был обнаружен уголок с украшениями и письменными принадлежностями, а чуть поодаль буквально изнутри светилась витрина с пирожными, тортами и печеньем, что окончательно взорвало далёкому от квиддича слизеринцу мозг.

По светящемуся взгляду своей спутницы копт мог только догадываться, насколько метко это место выстрелило ей в самое сердце. Её любовь к квиддичу… восхищала? Слово «восхищение» не способно передать всю гамму эмоций. Заражала? В общем-то да, понимай он ещё в этом хоть что-нибудь. Она вызывала безусловное понимание – слизеринец и сам горел не меньше, когда дело касалось Древнего Египта. Впрочем, нет: Яхья прекрасно знал, что когда-нибудь настанет день, в который он перевернёт последнюю страницу и больше никогда не узнает ничего нового. А квиддич – это игра: анализируемая и непредсказуемая, живая, каждый новый матч которой обещал новое взаимодействие, новое решение, новый виток. Ракушкина влюблённость в квиддич вызывала белую зависть – при чём как по отношению к самой Ракушке, так почему-то и к квиддичу.

И ещё до того, как копт попросил разрешения называть её Ракушкой, он уже слышал её имя, когда в конце одного из семестров совсем ещё маленькую когтевранку награждали медалью лучшего квиддичиста. Трогательно пытаясь приобщить к игре и Яхью, она выуживала какие-то разноцветные схемы, пересказывала многостраничные талмуды вроде тех, что стояли на книжной полке, едва уловимо и очень забавно хмурилась, когда говорила, как неловко получится играть друг против друга, если слизеринец сейчас узнает её манеру игры, на что ему оставалось только жалко улыбаться в ответ. Смотреть на одухотворённую Шелию МакБрайд можно было бесконечно, слушать можно было бесконечно, восхищаться острым умом можно было – правильно! – бесконечно, наблюдать за игрой с трибун, следя за стремительными передвижениями фигурки в синей мантии, можно было – угадайте, но самому Фатхи в жизни не хватило бы его насквозь книжных, кабинетных мозгов, чтобы задержать стройные и подробные объяснения пасов, траекторий, высот колец и всего вот этого вот в своей голове дольше пяти минут. А после озвучиваемого периодически предложения попрактиковаться он по-змеиному сливался, потому что точно не был готов к признанию, что боится высоты.

И теперь уже Яхья незаметно оказался за спиной рыжей колдуньи, чувствуя себя не в своей тарелке, забывая о правилах хорошего тона, согласно которым он должен был каким-нибудь приветствием ознаменовать их появление здесь, несколько теряясь, но при этом с какой-то теплотой радуясь за неё.

Квиддоманьячка в лавке «Всё для квиддича»! – невозможно было сдержать улыбку. – Дождь мы здесь точно переждём.
Мастерская Олливандера — 12 сентября 2022
0
За своими экспериментами копт совершенно не заметил, как замешкалась когтевранка, наблюдавшая за ним с трогательным беспокойством. Поймать удалось только взгляд облегчения, отведённый после того, как он окончательно расправился с пальто; облегчения вполне оправданного для человека, который знал Яхью достаточно хорошо, чтобы решить, будто палочку он на себя направляет с одной-единственной целью – самоиспепелиться. И лишь убедившись, что необходимости вправлять ему мозги прямо сейчас никакой нет, Шелия прикоснулась к своему футляру.

Так быстро с деньгами Фатхи не расставался никогда, однако на сей раз отсчитанные монетки были экстренно отлевитированы в указанном направлении (палочке в футляре явно не лежалось), а сам же слизеринец остался стоять на месте, наблюдая за Ракушкой с волнением отнюдь не меньшим. Услышанные краем уха слова о врученной ей палочке он теперь повторял про себя и соотносил с девушкиным замечанием, которое она сделала однажды, в конце прошлого семестра, о том, что, возможно, мракоборческие дисциплины ей достаточно близки. А это ли не приключения и путешествия, любовь к которым вишнёвая палочка готова была с ней разделить?

Их с палочкой знакомство сопровождалось едва заметной ракушкиной улыбкой, очень тёплой и естественной, однако копт готов был ручаться, что не так уж часто мог её – именно такую – наблюдать. Если видел вообще… Видел он улыбку, с которой Шелия, уставшая, но довольная, возвращалась с тренировки; видел ту, с которой она хихикала над его дурацкими шутками; в конце концов, кажется, когтевранка довольно часто улыбалась ему предельно терпеливо, мысленно снося битой кудрявую египетскую голову с плеч, но вслух очень тактично помогая навести в этой самой голове некоторое подобие порядка; однако в этой улыбке… было нечто совсем незнакомое, мечтательное, словно радость от обретения того, что давно искал. Как тут было не позавидовать владельцу лавки волшебных палочек, если такие улыбки он наблюдает каждый раз, когда его покупатель встречает ту самую палочку?

А это определённо была та самая. Ясно стало ещё до того, как МакБрайд наконец решилась взмахнуть ей, наполняя помещение переливающимися мыльными пузырями и звонким радостным смехом.

Свой вздох облегчения Фатхи спрятал за бодрой речью продавца, определённо довольного тем, что ему дважды удалось угадать с первого раза. Спрятал зависть помощника в лавке зельевара, где никогда не встретишь таких улыбок и такого смеха, вернул своему лицу выражение абсолютной непроницаемости и шутливо протянул:

- Что ж, судя по чистому пальто и мыльным пузырям, мы всё-таки чуть не превратили эту лавку в прачечную! – после чего повернулся к мистеру Драганову и благодарно кивнул. – Спасибо за уделённое время и… - а вот это сейчас будет непросто... – Я был не очень учтив, прошу извинить меня за это.

И Яхья отошёл поближе к двери, дожидаясь, когда к нему присоединится Ракушка, чтобы поздравить её с приобретением уже снаружи и решить, куда они направятся дальше.
+1
Сарказм слизеринца помощник выдержал стоически. Ну или просто не оценил полетевших в его сторону шпилек, оказавшись выше этого. К столь защищённым людям копт относился уважительно, так что пришлось закрыть свой рот, вежливо улыбнуться и кивнуть, когда мистер Драганов всё же представился. С закрытым же ртом, в своём безмолвии являясь воплощённым очарованием, Фатхи терпеливо ждал, когда метр прекратит настойчиво приглашать их с Ракушкой на танцы, а руны разболтают о них все секреты.

Если врученная когтевранке коробочка оказалась у помощника буквально под рукой, то, чтоб добраться до яхьиной, мужчине потребовалась лестница. Наблюдая за его перемещениями, копт начинал нервничать всё сильней, воскрешая в памяти события пятилетней давности. Он прекрасно помнил, как отталкивали его от себя честные, верные и трудолюбивые палочки, и чувствовал сейчас предательскую дрожь в пальцах, опасаясь, что на этот раз всё повторится.

Честные. Верные. Прямолинейные. Гнали его от себя, пуская искры, и кричали: «не трогай».

Что погонит его прочь на этот раз?

Недоумённо разглядывая канареечный футляр, опустившийся перед ним на прилавок, Яхья внимательно ловил каждое слово.

Голубая ель. Неожиданно. Совершенный антипод его пустынной и жаркой родине. Русалка… Белые волосы… Да вы шутите!.. Фраза о сильном духе и стальных нервах уже неизбежно вымучила на губах копта сомневающуюся улыбку.

Где-то с минуту он гипнотизировал коробочку, запихивая ассоциации с жёлтым цветом и белыми волосами, резавшие по самому сердцу, куда подальше, как можно глубже, под рёбра, надеясь не выдать тревоги ни единым движениям пальцев, бережно откинувших крышку футляра и дотронувшихся до древесины, считавшейся в среде мастеров волшебных палочек одной из самых трудных.

И что у нас с тобой общего?

(Противоречия.)


Менее всего он ожидал ель, хотя не было на свете запаха, гипнотизировавшего его сильнее хвойного. Кажется, что-то такое, едва уловимое, он почувствовал даже от обработанного дерева, покоящегося в своём ложе и поджидающего, когда слизеринец наконец соблаговолит достать его оттуда.

Рукоять легла в ладонь так, словно под неё и делалась. Показавшаяся с первого взгляда совершенно чужой и холодной, палочка излучала какое-то странное, родственное тепло. Она разговаривала с ним: рассказывала, как долго лежала там, вдали, на верхней полке, прячась каждый раз при упоминании нового имени; как лежала там, когда он пришёл в первый раз, как издевалась над уставшим мастером, подсовывая ему одинаковые палочки под руки, чтобы Фатхи, если не достанется ей, не достался бы уже никому; напевала что-то шутливое, подтрунивала и спрашивала, долго ли ей ещё ждать, когда слизеринец наберётся смелости и взмахнёт ей. Может, ей полежать здесь ещё пять лет, а он пока походит и подумает? Наберётся опыта, выучит пару заклинаний?..

Смешок уязвлённого самолюбия сдержать не удалось.

Ну ты и зараза.

(А ты тугодум.)


Всё ещё недоверчиво глядя на палочку, копт перебирал в уме известные ему чары. Та его часть, что питала слабость к эффектам, настаивала на чём-то ярком и красивом. Другая, практичная, всё ещё напоминала о грязном пальто.

(Ты же не будешь в первый день знакомства использовать меня для чистки забрызганного на улице шмотья?!)

Буду! – палочкино возмущение лилось елеем прямо в душу, вызывая уже не уязвлённый смешок, а торжествующую ухмылку.

Он видел её. Своенравную белокурую русалку, вынырнувшую из горного ручья и усевшуюся под растущей на берегу голубой елью. Видел, как оскорблённо она надувает губки и бьёт по бурлящей воде хвостом.

Шлепок. Брызги. Жёлтый футляр. Пятилетнее ожидание. Ассоциация за ассоциацией вплетались в единый сумасшедший круг, непонятный никому, кроме самого Яхьи, замыкавшийся в той самой точке, откуда копт уже однажды начинал. Ни капли сомнений. Любой другой волшебник и с любой другой палочкой остерёгся бы направлять её на самого себя.

Только не Фатхи.

Только не с ней.

- Excuro, - артефакт поочерёдно касался пятен грязи, стирая их с пропахшего дымом, кофе и духами флиса, пока воображаемая русалка, закатывая глаза, ворчала, что она вообще-то тут не в прачки нанималась.

Какая прелесть.

Проверив, не упустил ли он какого мелкого пятнышка, Фатхи оправил почищенное пальто и поднял потеплевший взгляд на господина Драганова. Кажется, тот просил рассказать об ощущениях?

- Полагаю, у вас счастливая рука: мы с ней несговорчивы настолько, что подходим друг другу идеально.
0
За первого посетителя, которого Блишвик целиком и полностью доверил своему подмастерью, Фатхи получил подзатыльник сразу же, как только за покупателем закрылась дверь. Спрашивать, за что, не пришлось – старый зельевар сию же минуту разразился гневной тирадой, посыл которой заключался в том, что а) он уважаемый мастер, профессионал, и любое бестолковое движение копта, ударяющее по имиджу лавки, будет сопровождаться ударом по его пустой голове; б) под бестолковыми движениями подразумеваются, в частности, нелепые клише, используемые во время приветствия. О том, что таковые существуют, Яхья слышал впервые в жизни, но метод донесения информации, которым пользовался старик, способствовал усвоению новых знаний на тысячу пятьсот процентов.

«Чем вы, малолетний подмастерье в лавке зелий, можете помочь человеку, сюда пришедшему? – Блишвик негодовал и метал искры, пока мальчик тёр затылок, смаргивая выступившие на глазах от боли и обиды слёзы, и преисполнялся правилами успешной торговли. – Продать яйцо дракона? Выпить яду? Уехать обратно в свой солнцем выжженный Каир?!»

«Кашроми…»

«А вам я слова не давал! – когда Густав нервничал, то начинал нервно кружить по залу, хаотично снимая с полок скляночки и коробочки, рассеяно протирая их от пыли и возвращая на место; чуть позже внук точно так же в душевных тревогах будет вьюжить по комнате, перекладывая вещи из одного места в другое и сражаясь с невидимой пылью. – Чем помочь и что подсказать, вы будете спрашивать сами у себя – вам явно не обойтись без помощи и подсказок, иначе вы просто не выживете, – а к моим покупателям требуется индивидуальный подход! Полагаете, моя лавка снискала бы добрую славу, обращайся я к каждому, как к плевку безликой массы? Полагаете, ко мне относились бы, как к мудрому и уважаемому мастеру, задавай я людям идиотские вопросы с порога? Мерлинова борода, чем, ну чем же он!.. – уничижительным жестом Блишвик указал на внука, пока тот внимал и думал, куда себя деть. – Чем он может помочь! Кому?! Мистер Фатхи, эти люди в своём уме, вы последний, к кому они обратятся за помощью!..»

В тот вечер, помимо ставших привычными обязанностей по наведению порядка, заполнению книги учёта и завариванию чая для всё ещё негодующего мистера Блишвика, копт допоздна сидел и составлял список фраз, за которые рисковал получить по затылку. А потом всю неделю заученно пересказывал весь перечень старику за кофе, пока тот не убедился, что предложения, начинающиеся на «чем…», заставляют копта подскакивать, как от удара током.

Это и произошло теперь в мастерской волшебных палочек. Незнакомец, назвавший их по именам, но не представившийся, вероятно, был всемогущим богом – по крайней мере, если копт и обращался к кому-либо за помощью, так это к всевышнему. Как правило, это было что-то невыполнимое, а для остального есть гоблинкард. Божественное происхождение неизвестного помощника объясняло и имя, что всуе не произносится, и готовность помочь, если эта помощь, конечно, выходила за рамки обязанностей продавца в лавке волшебных палочек.

Слизеринец криво усмехнулся, почувствовав мягкое движение когтевранки, скрывающейся за его спиной. Здравый смысл подсказывал, что божественным присутствием тут и не пахло, а вот намерение обзавестись наконец волшебным артефактом становилось всё слабей и меланхолично растаяло б вовсе, не чувствуй он ладони Ракушки, вжимающейся в рукав бежевого пальто чуть выше локтя.

Вздохнув и картинно посетовав про себя, что воспитание не позволяет бросить девушку в беде, Яхья смерил мужчину изучающим взглядом, размышляя над теми остротами, которые предупредительно завертелись у него на языке. Глаза в схожих обстоятельствах позеленели бы ещё каких-то пару лет назад, но сейчас мерцали холодно и бесстрастно.

– Видите ли, уважаемый… уж не знаю, как к вам обращаться, – Фатхи изогнул бровь и плавно провёл свободной рукой по своему забрызганному пальто. – Я, конечно, не уверен, что здесь или где-либо ещё в Косом переулке оказываются услуги прачечной, но мне и моей спутнице таковые бы не помешали. Сомневаюсь также, что вы продадите нам ружьё, – с губ слетела тихая усмешка. – Да и мисс МакБрайд старается наставить меня на путь истинный и постоянно вразумляет, что любые конфликты можно решить, просто поговорив. С ружьём я уже буду не столь послушен, – проговорив это мягко и вкрадчиво и выдержав многозначительную паузу, слизеринец пожал плечами. – Коли уж вам, сэр, известны наши имена, то вряд ли удивит цель визита, - от ласковых и насмешливых интонаций не осталось и следа; очевидную часть своей речи Яхья договаривал холодно, не скрывая раздражения. – Мы хотим приобрести волшебные палочки. Надеюсь, я не слишком вас шокировал. Можете с этим помочь, мистер?..
+1
Разумеется, бежевое флисовое пальто было любимым не просто так. Оно многое повидало на своём веку, и подтёки грязи в силу яхьиной невоздержанности и способности попадать в неприятности оказывались на нём гораздо чаще, чем об этом прилично было бы говорить. Однако судя по выражению лица Шелии, её испачканная одежда изрядно беспокоила.

Вообще-то от скачущей в красных резиновых сапогах неприятности с рыжими косичками укрыться можно было где угодно. Для этого подошёл бы любой закоулок, любая тихая улица, любая дверь, но… они, облитые диким созданием и встретившиеся тут, между прочим, не просто так, стояли перед одной конкретной дверью. И после слов когтевранки «Ты прав, пойдём», скользнув взглядом по этой самой двери, вновь покосившись на скачущую со скоростью света девочку, слизеринец сопоставил А и Б. Результат сопоставления ему не понравился.

Что? Вот так вот сразу?

- Ракушка! – исключительно по инерции потянувшись следом за ней, копт вспоминал всё. Всё, что происходило пять лет назад за этой дверью: собственную досаду, озадаченное лицо мастера волшебных палочек, какую-то пургу о гороскопах, которая в тот момент вертелась в яхьиной голове. О господи, только не туда…

Словно послушавшись, МакБрайд встала как вкопанная. Фатхи предупредительно застыл в паре дюймов. Над обоими приветственно и звонко разлился дверной колокольчик, слившись с детским смехом, доносившимся с Косого переулка. К смеху этому присоединились голоса, по тону, скорее всего, принадлежавшие родным несносного ребёнка.

- Ракушка, - копт перешёл на умоляющий шёпот, - её сейчас уведут, нам совершенно необязательно входить!.. Ракушка!..

Ракушка его не слышала. Она в мастерской была впервые, так что захлестнувшие её чувства были понятны любому – и Яхье в том числе. Даже стоя позади, он готов был ручаться, что у когтевранки перехватило дыхание. Атмосфера ведь и правда была непередаваемой. Царившее внутри тепло обволакивало вошедших с дождливой улицы ласково, приглашающе, как дружеские объятия или уютный клетчатый плед. Запах дерева всех возможных и невозможных пород буквально гипнотизировал, заставляя сделать ещё один шаг вперёд, чтобы позволить двери за спиной затвориться и спрятать их от дождя, брызг и детских красных сапог. От возвышавшихся над ними стеллажей со множеством аккуратных коробочек голова шла кругом. Покупатели – одиннадцатилетки в основном – были так заняты, что совершенно не обращали внимания на забрызганных старшекурсников, застрявших в проходе. Одни испуганно и недоверчиво крутили в руках волшебные палочки; вторые пытались колдовать; третьи мучились, выбирая между несколькими футлярами и не решаясь притронуться ни к одному.

Между ними всеми аккуратно лавировал незнакомец, забирая не подошедшие артефакты, мягко возвращая их в коробочки и вручая новые, измерял детей метром, что-то записывал, успевал быть в нескольких местах одновременно и напоминал этим и самого господина Олливандера, и рыжую бестию снаружи.

Несмотря на тревожные ассоциации, Яхья облегчённо выдохнул. По крайней мере, ему не придётся начинать со слов «Здра-а-а-авствуйте, сколько лет, сколько зим, а я вот решил снова попытать удачи».

Вот только их он репетировал. А с каких слов начинать теперь?
+1
Двенадцатой рыжей была чья-то младшая сестра. Как и положено беспечным детям, она носилась вокруг старших, презрев и дождь, и слякоть, подпрыгивая и по очереди со всей дури вшлёпывая подошвы своих красных резиновых сапог в центры всех находящихся в зоне её досягаемости луж. Смешные косички с бантиками – тоже красными – взлетали вместе с ней под жизнерадостный визг, писк и улюлюканье, ручки растопыривались в воздухе и притворялись крыльями, а прохожие, которым не посчастливилось оказаться у реактивной пигалицы на пути, отчаянно пытались увернуться от летящих на их мантии брызг. Проигрывали. Они – проигрывали, а девочка, триумфально хохоча, неумолимо приближалась… и приближалась… и приближалась…

Скрывающаяся от дождя под зонтом тринадцатая рыжая, отметив чёртову дюжину, приближалась тоже, но, в отличие от двенадцатой, шла к Яхье совершенно спокойно.

Труда узнать её не составило: с одной стороны, аккуратно переступая через лужи или вовсе обходя их стороной, стараясь никого не зацепить зонтом, к нему шагала студентка факультета Когтевран Школы чародейства и волшебства Хогвартс Шелия МакБрайд. Ну а с другой стороны, нарезая безумные круги и издавая не менее безумные вопли, на него надвигалось бесхозное воплощение хаоса.

Когтевранка добралась быстрей.

- Извини, долго ждал?

Чуть быстрей. Так что последнее, что Фатхи увидел перед катастрофой, это её миленькое виноватое лицо.

Косички мелкой бестии взметнулись вверх. Раздался эпический шлепок. Их обдало брызгами. Над Косым переулком прозвучал очередной всплеск торжествующего смеха, а красные молнии резиновых сапог уже понесли крошечного дьявола прочь. Она оставила их вдвоём, не считая общего на двоих замешательства, – обрызганных и остолбеневших.

- Ну-у-у… - Фатхи проводил удаляющуюся девочку полным трагизма взглядом, чуть вздёрнув брови, однако тут же послышавшийся за спиной Шелии грохот сваленной в очередном молниеносном прыжке клетки с совой вселил в сердце надежду, что они отделались очень легко. – Я насчитал двенадцать рыжих, - теперь он посмотрел уже на когтевранку. – Ты тринадцатая. Впрочем, предыдущей было так много во стольких местах одновременно, что, если учитывать каждое её положение в пространстве за одну рыжую, несчастливое число тебя миновало, - проговорив это максимально траурным тоном, копт наконец улыбнулся широко и приветливо. – Рад тебя видеть, Ракушка.

А вот маячившую всё ещё неподалёку грозу луж, сов и мантий, зашедшую на ещё один круг, – не очень.

- И ты знаешь... нам, кажется, не помешало бы укрытие.
+2
Своё бежевое флисовое пальто Фатхи любил как-то по-детски трепетно, отказываясь менять его на что-либо другое. В первый день после покупки слизеринец попал под дождь и долго не мог потом отделаться от преследовавшего его запаха овчины, но каким-то магическим образом тот вскоре выветрился – или вытеснился дымом, кофе и фруктово-чайными духами, идеально вплетавшимися в получающийся узор. Разумеется, мистера Блишвика выводило из себя и то, и другое. Овчина была поводом для саркастических замечаний о яхьиной родине, въевшийся же дым удостаивался пожеланий внуку задымить всего себя и избавить уже мир от своего существования.

Они так и провели лето – в битвах, очередное лето в лавке зельевара, очередное лето под звон дверного колокольчика, очередное лето, наполненное запахами множества ингредиентов – кислыми и сладкими, горькими и терпкими, травяными, пыльными, сухими, плесневыми, и Яхья был убеждён, что самому чувствительному носу хитросплетённый кофейно-дымно-фруктовый флёр от его пальто показался бы далеко не столь отталкивающим, как некоторые из них.

Они провели лето за работой, ритуальными чашечками кофе с утра, саркастичными замечаниями Густава и гробовым молчанием Яхьи. Провели его, прогоняя звенящее напряжение при звоне колокольчика и появлении очередного посетителя, с которым оба становились ангельски милы и любезны. Или с которой. Особенно с которой. За последние годы Блишвик потерял всякую строгость в беседах с представительницами прекрасного пола, в беседах, которые уходили за пятнадцать минут куда-то очень далеко от цели, приводившей дам в лавку зелий, в беседах, которые Фатхи с приобретённой за своё недолгое стажёрство вежливой улыбочкой прерывал нетерпеливым покашливанием и фразой: «Я могу взглянуть на ваш рецепт?»

Улыбочка становилась тем вежливее, чем сильнее у дедушки, заделавшегося на старости лет в дамские угодники, в такие моменты багровело лицо.

Когда дверь за последним клиентом закрывалась, Блишвик и его внук вновь вступали в неприкрытую войну. Основная часть дедушкиных придирок выглядела даже в глазах мнительного копта абсолютно незаслуженной, однако кое-какие замечания уязвляли самолюбие сильно.

«Почему коробки до сих пор стоят у прохода? Это всего лишь одно заклинание!.. Ах, да, у вас же нет волшебной палочки! Ах, да, вы же стали единственным человеком за всю истории лавки Олливандера, который вышел оттуда без неё! Ах! Да!»

Факт яхьиной уникальности никто на достоверность не проверял, но и сам слизеринец был почему-то уверен, что да, он единственный. И не просто вышел, а позорно сбежал. Стыдно.

Слух о его постыдном бегстве дошёл до Блишвика куда быстрей, чем новость о получении значка стажёра, а затем – старосты факультета. И да, они не впечатлили старика, как не впечатляли высокие оценки и кое-какие грамоты. Старик цитировал Гамлета («Слова, слова, слова!..»), окидывал копта презрительным взглядом с головы до ног, недовольно фыркал и замечал, что бездарности часто выслуживаются до ответственных чинов, что не делает их менее бездарными. И замечал также, что последние пару лет волосы и глаза копта не меняют цвет.

Никто на всём белом свете не знал, как эти язвительные фразы заполняли лёгкие Яхьи водой, оставляя разрушительные последствия дыма далеко позади. Для него эта волшебная палочка стала делом принципа, и в то же время он ни за что бы сам не вернулся в мастерскую.

И ему повезло.

Кажется, удивление, что у прекрасной студентки и выдающейся квиддичистки нет волшебной палочки, слизеринцу скрыть до конца не удалось. Но они договорились. Договариваться с Шелией о чём-либо было легко: заруба заключалась моментально, какой бы отчаянной и невыполнимой в ту минуту не казалась. Примерно так оба ввязались в учебные дуэли, о которых сам Фатхи шутил, что ему угрожали битой. Не угрожали, кажется, никогда, хотя и шутливо кивали порой в её сторону.

Эта сделка тоже выглядела отчаянно с обеих сторон. Хрупкое яхьино самолюбие не позволяло ему на протяжении пяти лет даже смотреть в сторону вывески лавки волшебных палочек; он обходил её стороной километра за полтора, предпочитая наворачивать никому кроме него не нужные круги и крюки, как бешеная собака, лишь бы не оказываться рядом с олливандеровскими окнами. На лице же МакБрайд при упоминании шумного Косого переулка отражалась, конечно, масса эмоций, но ни одна даже отдалённо не напоминала воодушевление или неописуемый восторг.

И теперь он её ждал, зябко кутаясь в своё любимое пальто, прячась под ненавистным козырьком от дождя и даже не думая зайти внутрь в одиночку. Сквозь окна Яхья хорошо видел посетителей – первокурсники, над которыми возвышался даже он, непривыкший при своём росте смотреть на людей сверху вниз. Когтевранки среди них не было – никто из присутствующих в лавке длиной своей никак не дотягивал до четырнадцатилетней. В толпе копт пока её тоже не находил и меланхолично считал проходящих мимо рыжих девиц.

Третья… Четвёртая… Близнецы – пять и шесть.

Чем дальше шло, тем сильнее хотелось отсюда сбежать, послав к такой-то матери и Блишвика с его ядовитыми шпильками, и надежду с помощью заклинаний разгрести уже наконец завалы на столе, однако…

Семь… Восемь…

Ну не Шелию же. Вдруг она там заблудилась в толпе. Она даже не может позвать на помощь, выпустив из волшебной палочки сноп искр, потому что у неё нет волшебной палочки. Не такой уж он и подлый, чтоб бросать друга на произвол судьбы и вновь позорно сбегать.

Девять… На рыжих правда что ли квота какая-то?..

Чисто теоретически она может раскидать людей битой – очень по-мракоборчески.

Десять…

Представив разлетающихся во все стороны прохожих и запыхавшуюся квиддичистку, расчищающую себе путь в этой толпе, под дождём, с битой наперевес, копт нервно расхохотался, тут же спрятав лицо в высоко поднятом воротнике пальто.

Отлично, от меня отшатнулись дети. О! – ещё одна рыженькая… Одиннадцать!